Интервал между буквами (Кернинг):
Блокадная Мадонна Ленинграда
Как сказал о ней поэт М. Дудин: «Ее стихи и поэмы, ее проза и её драмы есть движение мысли, времени и чувства. Она была все время в пути на Эверест совершенства.
Вот видишь — проходит пора звездопада,
и, кажется, время навек разлучаться…
А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и прощаться…
Ее поэтическая судьба, как и подобает истинно поэтической судьбе, всей своей неповторимой исключительностью лишний раз подтверждает вечную истину, что подлинный поэт не может быть не народным… Ее творчество было и всегда будет современно»…
Ольга родилась 16 мая 1910 г. в семье врача. Федор Берггольц — был хирургом, в свое время окончил Дерпский университет, имел шведско-немецкие корни. Мама — Мария Берггольц (в девичестве Грустилина происходила из дворянской семьи), родилась в интеллигентной семье и получила хорошее образование. Кроме Ольги в семье подрастала младшая дочь Мария. Девочки росли под присмотром мамы, гувернантки и няни. Детские годы прошли на окраине Петрограда, за Невской заставой в старинном доме. «Невская застава, - писала О. Ф. Берггольц ближе к концу жизни, - со всеми ее людьми — осталась во мне навсегда. Они учили меня молиться Богу и не верить в него»... После революции их мирный и уютный мир рухнул. Отца забрали на фронт. В Питере началась разруха, голод и мама с девочками уехала в Углич. Военное время хорошо врезалось в память Ольги. Вернуться в родной город удалось лишь тогда, когда отец вернулся с фронта. Мама старалась сделать из дочерей тургеневских барышень. Она читала им поэзию, классиков, приучала любить хорошую музыку. Революция 1917 года помешала им поступить в гимназию, а потом в институт Благородных девиц. Ольга сумела быстро перестроиться на новый лад и поступила учиться в трудовую школу. Здесь вступила в пионеры, потом стала комсомолкой. Она стала посещать собрания молодежного литературного объединения «Смена».
К. И. Чуковский как-то раз даже похвалил её и предрек ей прекрасное литературное будущее. И жизнь подарила ей всё, что только можно пожелать: обаяние и страсть, талант и душу, золотую косу до пят и синие глаза… Учителями её характера была русская литература. Ее наставниками были А. Горький, А. Ахматова, а друзьями — Корнилов и Светлов, Твардовский и Прокофьев. А писатель М. Зощенко однажды сказал ей: «Ах, Оленька, и любовь и судьба у вас будут не счастливыми, от того-то и будете вы писать хорошие стихи»...
О детстве
...И вот в лицо пахнуло земляникой,
Смолистым детством, новгородским днем,
И светлячок, как лишняя улика,
Мигнул мне детским, слабеньким огнем…
Брожу, кусая сладковатый стебель,
То подражаю дальнему ку-ку,
То вдруг зверей разоблачаю в небе,
Мараю руки в ягодном соку.
Так, значит, ты не навсегда уходишь,
Повадка, слух и зрение детей?
Так, значит, рядом странствуешь в природе
И удивляешься, пьянея от затей?
Но мне не страшно близкое соседство,
Усмешек перестарков — не боюсь,
И время героическое детства
Спокойно входит в молодость мою.
...Рассвет сознания, открытые миры,
Разоблаченье старших до конца.
Разгадано рождение сестры
И появленье птицы из яйца.
Все рушится! Все ширится и рвется!
А в это время в голоде, в огне
Республика блокаде не сдается
И открывает отрочество мне.
Сплошные игры держатся недолго,
Недолго тлеет синий светлячок:
Мы ездим на субботники за Волгу
И взрослый труд ложится на плечо.
Джон Рид прочитан.
Месяцы каникулы
Проводим в пионерских лагерях.
Весь мир щебечет, залит земляникой,
А у костров о танках говорят.
Республика! Но ты не отнимала
Ни смеха, ни фантазий, ни затей.
Ты только, многодетная, немало
Учила нас суровости твоей.
И этих дней вернейшее наследство
Я берегу как дружеский союз,
И слух, и зрение, и память детства
По праву входят в молодость мою.
1932 г.
В 1926 году она поступает на курсы искусствоведения. Для прохождения преддипломной практики Ольга уезжает во Владикавказ. После сурового Питера природа Кавказа показалась ей сказочно красивой, ее распирало вдохновение. Она побывала во многих уголках Осетии. После получения диплома она уезжает в Казахстан, где работала корреспондентом в газете «Советская степь». В 1931 году она вернулась в родной город.
После убийства Сергея Кирова в Ленинграде начались чистки. Весной 1937 года советская пресса назначила «врагами народа» группу литераторов, в том числе и бывшего мужа Ольги – Бориса Корнилова.
Ольгу Федоровну исключили за связь с опальным поэтом из Союза писателей. Через три месяца журналистку уволили с работы. Она устроилась на работу в школу, где преподавала русский язык и литературу. В январе 1938 г. вышло Постановление «об ошибках парторганизаций», позволившее ей восстановиться на прежней работе. А вот бывшего мужа Б. Корнилова расстреляли, он был реабилитирован только в 1957 г.
Как потом выяснилось, ее берегли для более серьезного обвинения: в конце 1938 г. Ольгу Федоровну арестовали, назвав троцкисткой и участницей террористической группы, готовившей покушение на А. Жданова и К. Ворошилова. На допросах ее избивали, она потеряла ребенка. Из нее выбивали признания, ей грозила расстрельная статья. Как утверждают некоторые источники, избежать такой участи ей помогло имя писателя Александра Фадеева. Позже она напишет такие строки:
Нет, не из книжек наших скудных,
подобья нищенской сумы,
узнаете о том, как трудно,
как невозможно жили мы.
Как мы любили — горько,
грубо.
Как обманулись мы,
любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
мы отрекались от себя.
И в духоте бессонных
камер,
все дни и ночи напролет,
без слез, разбитыми
губами
шептали: «Родина…
Народ»…
И находили оправданья
жестокой матери своей,
на бесполезное
страданье
пославших лучших
сыновей.
...О, дни позора и печали!
А пережить случившееся помог второй муж Ольги Николай Молчанов. Николай некоторое время работал в Публичной библиотеке, писал книгу. Он любил её беспредельно, она была в его жизни на первом месте. Любила и она — не так сильно как он, но куда крепче, чем тех, кто был до и после Николая.
Как дорого им пришлось заплатить за своё счастье... Тихое семейное счастье, впрочем как и здоровье, разрушили арест Ольги, а затем и война… До войны Ольга Федоровна печатала милые стихи, иногда очерки, выпустила несколько детских книжек…
***
Я так боюсь, что всех, кого люблю,
утрачу вновь…
Я так теперь лелею и коплю
людей любовь.
И если кто смеется — не боюсь:
настанут дни,
когда тревогу вещую мою
поймут они.
Май 1941 г.
Но масштаб её таланта развернулся в дни испытания огнем и кровью…
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена, -
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.
Он настал, наш час, и что он значит -
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя — я не могу иначе
я и Ты — по-прежнему — одно.
Июнь 1941 г.
Жить было невыносимо трудно. Война забрала самого близкого человека, мужа, который любил её сильно и бережно, но в 1942 г. он умер в госпитале. В этом же году отца Ольги назвали социально опасным элементом — причина немецкая фамилия и выслали в Красноярск. Сама поэтесса чуть не погибла, спасли друзья. Она на два месяца уехала в Москву, потом вернулась. Бедствия блокады Ленинграда лишили Ольгу Федоровну опоры в жизни, трагедия личная слилась с общественной…
...Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из
Ленинграда,
страна моя, печальная страна...
Она работала на радио: её негромкого, слегка пришепетывающего голоса всегда ждали горожане. Из её радиовыступлений затем сложится книга «Говорит Ленинград»
.
О. Берггольц могла погибнуть в любую минуту от голода, обстрела, как погибали тысячи других её сограждан. Она падала, но находила в себе силы подняться, потому что была ленинградкой. Ольга Федоровна была частью города, города большой музыки, большого балета, театральных триумфов и так далее.
***
...Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и все могла снести, -
медаль «За оборону Ленинграда»
со мной, как память моего пути.
Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнет меня печаль -
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.
Я вспомню все и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать еще упрямей и сильней…
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль «За оборону Ленинграда»
...Война еще идет, еще — осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль «За оборону Ленинграда».
3 июня 1943 г.
Девятнадцатого января 1944 года нашими наступающими войсками Ленинградского фронта были освобождены Петергоф, Красное Село, Ропша. Двадцать четвертого января — города Пушкин, Павловск и другие…
Возвращение
Вошли — и сердце дрогнуло: жестоко
Зияла смерть, безлюдье, пустота…
Где лебеди? Где музы? Где потоки? -
С младенчества родная красота?
Где люди наши — наши садоводы,
Лелеявшие мирные сады?
Где их благословенные труды
На счастье человека и природы?
И где мы сами — прежние, простые.
Доверчиво глядевшие на свет?
Как страшно здесь!
Печальней и пустынней
Селения, наверно, в мире нет…
И вдруг в душе, в ее немых глубинах
Опять звучит надменно и светло:
«Все те же мы: нам целый мир
чужбина, -
Отечество нам Царское Село».
25 января 1944 г.
Трудности в жизни О. Берггольц не прекратились и после Победы. Ей вменяли в вину дружбу с Анной Ахматовой, а книгу «Говорит Ленинград» изъяли из библиотек. Зимой 1948 г. не стало отца Ольги Федоровны.
Поэзия Ольги Федоровны Берггольц — это поэзия неспокойной, честной души. В её стихах при всей их суровости волнует сердечное отношение поэта к людям, трогательное желание добра и счастья каждому.
Бабье лето
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя,
Оно называется
бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.
Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина…
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины!
Давно отгремели могучие ливни,
все отдано тихой и темною нивой…
Все чаще от взгляда бываю счастливой,
все реже и горше бываю ревнивой.
О, мудрость щедрейшего бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю… И все же,
любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звезды все строже…
Вот видишь — проходит пора звездопада
и, кажется, время навек разлучаться…
...А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать,
и прощаться…
1960 г.
«Я так хочу, чтоб кто-то был счастливым там, где безмерно бедствовала я...» - писала когда-то Ольга Федоровна… Судьба жестоко распорядилась с поэтессой, все ее дети погибли или умерли в разное время...
Ответ
А я вам говорю, что нет
напрасно прожитых мной лет,
ненужно пройденных путей,
впустую слышанных вестей.
Нет невоспринятых миров,
нет мимо розданных даров,
любви напрасной тоже нет -
любви обманутой, больной,
ее нетленно-чистый свет
всегда во мне,
всегда со мной.
И никогда не поздно снова
начать всю жизнь,
начать весь путь,
и так, чтоб в прошлом бы — ни слова,
ни стона бы не зачеркнуть.
1962 г.
В 1951 году О. Ф. Берггольц получила Сталинскую премию, была награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени…
Ольги Федоровны не стало 13 ноября 1975 г. После смерти ее похоронили не там, где она хотела — на Пискаревском кладбище, где выбиты её знаменитые строки «Никто не забыт и ничто не забыто», а на Волковском, на Литераторских мостках.
Памятник установили только через тридцать лет.
Именем О.Ф. Берггольц назвали улицы в Невском районе и в г.Угличе.
Автор: Т. Ковалёва